Юные годы медбрата Паровозова - Страница 39

– Все, не хочу больше лететь на самолете, хочу на поезде! – заявил он. – И апче (так он произносил слово “вообще”, верный признак у него сильнейшего негодования), не хочу я в вашу дурацкую Сухумию, а хочу к бабе Любе!!!

Тут пассажиры бросились его успокаивать, даже дали ему набор для игры в шашки. Рома еще повозмущался для порядка минут десять, а потом снисходительно успокоился. Тут и взлет объявили. Я приготовился смотреть в иллюминатор – сколько себя помню, всегда обожал высоту и вид сверху, излазил крыши всех районов, где мне довелось жить. Но не успел самолет оторваться от земли, как он вошел в слой низких, тяжелых дождевых туч. Прояснилось только около Ростова-на-Дону.

В Сухуми было тридцать восемь градусов. Когда мы вышли на взлетное поле в своих свитерах, в лицо ударила плотная и влажная волна. Не успели мы содрать с себя теплые вещи, как почти сразу к нам подошел высокий белобрысый парень и поинтересовался, не Алексей ли я из Москвы. Получив утвердительный ответ, он ловко подхватил наши пожитки и пошел с ними к стоянке машин.

Действительно у Сетрака была бежевая “шестерка”. Наверняка с третьим движком. Сетрак искренне был нам рад, он представился Лене и подмигнул Роме. И, заметив у меня торчащую пачку “Мальборо”, которую я купил пошиковать, выразительно поцокал языком. Я все понял и протянул ему сигареты.

Сетрак с наслаждением закурил и обратился к Роме:

– Тебя как зовут?

– Меня зовут Рома Моторов! – перекатывая букву “р”, заявил наш сынок. – А при детях не курят!

И, состроив, по своему обыкновению, хитрющую рожицу, сразу показал, кто здесь главный, погрозив пальчиком.

Абхазия. Именно сюда приплыли аргонавты за золотой овечьей шкуркой. Именно здесь, на свое несчастье, прославленный воспитанник кентавра Хирона, предводитель аргонавтов Ясон, встретил Медею. Тут и сейчас полно греков, только не тех, древних, а местных, сухумских. А имя Медея и по сей день достаточно популярно.

У абхазов же есть легенда, по которой Бог, одаривая все народы землей, абхаза обделил. Тот опоздал по какой-то причине к раздаче, и Бог, видя, что уже ничего не осталось, отрезал ему кусок своей, Божьей земли.

Это похоже на правду. В Абхазии есть все, что нужно для счастливой жизни. Мягкий климат, щедрая земля, море, озера, леса и горы. Запах мандариновых листьев, кофе и эвкалиптов. И огромное количество народностей, мирно проживающих рядом.

Гумиста, где жил со своими родителями Сетрак, оказалась пригородом Сухуми, название которому пошло от горной реки, впадающей в Черное море. Место компактного проживания сухумских армян. Армяне появились здесь после Русско-турецкой войны и со временем стали говорить на особом наречии, которое в том же Ереване понятно далеко не всем. Да и какая разница, понимают ли их в Ереване, главное, что им тут хорошо.

Дом Сетрака выглядел не хуже и не лучше прочих. Большой, двухэтажный, с огромным, во всю длину дома, балконом, и конечно, за домом тянулся сад размером с полгектара, где самое почетное место было отдано цитрусовым. Сетрак не обманул, такого многообразия фруктов и овощей, что росли у него в огороде, я не видел до этого нигде.

А на второй день Сетрак специально отвез нас в Эшеры, соседнее село, где был дом его младшей сестры Асмик. Он ткнул пальцем в угол у забора и закричал радостно:

– Смотри, Моторов, мне никто в вашей больнице не верил, а я правду говорил! Видишь пальму? Всем расскажи, что пальму видел!!!

И вправду пальма, хотя не очень большая и без бананов, но вполне реальная.

Нам поначалу было странно наблюдать, как Сетрак, инвалид, парализованный с детства, лихо гоняет на своей машине. И вообще, у него был очень насыщенный и вполне полноценный образ жизни. Он в своей комнате шустро перелезал с кровати на кресло-каталку, выезжал на нем на балкон, где была сооружена лебедка типа лифта, опускался на первый этаж и уже минуту спустя сидел за рулем своих “жигулей”. А через час мог оказаться где угодно, хоть в Пицунде.

Наверное, ни в каком другом месте ему не было бы так хорошо. В этом смысле приморский город стал для Сетрака идеальным местом. К тому же он имел кучу друзей и знакомых, которые частенько с наступлением темноты съезжались на машинах к нему во двор. Они смеялись, играли в нарды, пили кофе и курили, иногда, судя по дыму, даже запрещенное. В общем, шла настоящая развеселая жизнь.

Наш Рома сразу стал местной знаменитостью. И не только из-за своего характера, но и из-за экзотической для этих краев внешности. Он был абсолютным блондином, белым, как дверца холодильника. Его немедленно стали все тискать, хотя Рома такого рода вольности не уважал.

– Ромик-джан, – частенько спрашивали взрослые, усаживаясь в кружок, – нравится тебе у нас?

– Нет, не нравится! – спокойно и твердо отвечал Рома, фирменно произнося букву “р”, как будто заводил маленький моторчик.

– Вай, вай! – сокрушенно начинали качать головами гумистинцы. – Почему, Ромик-джан?

– Да надоели эти дурацкие грузины! – объяснял им Рома. – Пристают каждый день!

Сразу же следовал взрыв смеха, ох уж эти извечные подколки между армянами и грузинами, но хозяевам нашим было невдомек, что имелись в виду никакие не грузины, а именно армяне, просто Рома еще не понимал таких тонкостей. Хотя наш сынок был далеко не прост.

– Ромик-джан! – спросила у него однажды Майрам, мать Сетрака, та самая, что сунула мне в Москве пятидесятирублевую купюру в карман. – Какую бабушку больше любишь?

– Тебя! – не задумываясь, выдал Рома со своим традиционным лукавым выражением и рассмеялся.