Юные годы медбрата Паровозова - Страница 46

Элеонора Александровна всплеснула руками:

– Да почему же меня никто не предупредил? Ведь у нас на даче в этом году такая вишня уродилась! Знать бы заранее, я бы баночку варенья передала!

Вот к ней-то и заявилась Валя Баранкина с целью найти ответы на мучающие ее вопросы.

– Элеонора Александровна! – торжественно начала Валя. – У меня к вам серьезный личный разговор!

Элеонора Александровна, как и многие интеллигенты высшей пробы, пришла в неописуемые волнение и восторг, свойственные утонченным натурам, когда к ним обращаются люди простые, вот такие, как Валя.

– Конечно, Валечка! – воскликнула Элеонора, усаживая упирающуюся медсестру на диван. – Говори, я вся внимание!

– Элеонора Александровна, как вы считаете, – зардевшись, начала Валя, – может ли незамужняя девушка жить половой жизнью?

Элеонора придвинулась к ней поближе и доверительно взяла Валю за руки.

– Валечка! – проникновенно сказала она. – Самое главное между мужчиной и женщиной – это чувства! И если имеет место, не побоимся этого слова, любовь, то, безусловно, половая жизнь будет гармоничным и естественным дополнением!

Валя Баранкина вскочила как ошпаренная, своим большим телом задев бедную Элеонору, которая отлетела к стенке.

– Я… я вас считала порядочной женщиной!!! – заорала она перепуганной насмерть Элеоноре. – А вы такая же блядь, как и все!!!

И, вылетев стремглав из кабинета, со всей мочи жахнула дверью, обрушив полку с реактивами.

Короче говоря, Валя Баранкина была хоть и олигофренкой, но милой и забавной. Таких в каждом большом коллективе – воз и маленькая тележка.

Над новенькой медсестрой Таней никто не смеялся. Всем было страшно и за себя, и особенно – за больных. Парадокс ситуации заключался в том, что уволить за слабоумие в то время не представлялось возможным. Да и сейчас наверняка нет такой статьи. Считается, вероятно, что если у человека есть диплом, то и мозги к нему прилагаются автоматически. Какая наивность!

Внешне она походила на неандертальца, ту промежуточную ступень эволюции, что находится между питекантропом и кроманьонцем. Вернее, раньше так считали, а теперь появились неопровержимые доказательства самостоятельности этого вида.

Вот такая была и Таня. Приземистая, коренастая, с короткими кривыми ногами, с длинными, ниже колен, руками, узким лбом, маленькими злыми глазками и тяжелой челюстью. Другими словами – красавица. И нрав у нее был кроткий, под стать внешности, сама доброта.

– Сестренка, дорогая, сделай укольчик, сил нет терпеть! – стонет в блоке больной. – Болит очень!

– Какой еще тебе укольчик! – рявкала сестренка, раскачиваясь на стуле и ковыряя в носу. – Да на тебе пахать можно, ишь, разнылся!

– Во, понаписали, охренели совсем! – изучая листы назначений, шумно скребла в затылке Танюша. – Охота была лекарства переводить, все равно половина окочурится!

– Дочка, знобит меня, крови много потерял! – просит Таню очередной бедняга. – Накрой одеялом, видишь, как трясет!

– А ты не трясись! – остроумно отвечала дочка. – На вас на всех одеял не напасешься, не в гостинице!

Наверное, Танин предок-неандерталец был более гуманным существом.

Она по складам читала назначения, не могла запомнить ни одного из названий лекарств, напрочь не понимала разницы между миллилитром и миллиграммом и никогда не слышала о группах крови.

За ней следили вовсю, старались ни на минуту не упускать ее из поля зрения. Не дай бог что случится – всех посадят!

Ходили к главной сестре больницы Маргарите Николаевне, валялись у нее в ногах, та приходила, беседовала с нашей девочкой, вздыхала, с сочувствием разводила руками и повторяла в который раз: “Молодого специалиста уволить не имеем права!” Вот так причудливо выглядит подчас основной принцип великого Гиппократа: “Не навреди!”

Но в сентябре все узнали, что Таня беременна. Это было известие почище, чем очередное сообщение о подорожании продуктов первой необходимости.

Всех занимал один вопрос: кто же он, отважный добрый молодец, что покусился на нашу нимфу?

Сразу же все начали приставать к Кочеткову – тот действительно старался не обходить вниманием никого из новеньких сестер, – но в ответ на скабрезные вопросы по поводу Тани Андрей Андреевич изображал на лице такой неподдельный ужас, что от него скоро все отстали.

А тут и мама Танина заявилась поговорить о судьбе дочки с Лидией Васильевной. Одного взгляда на эту скромную женщину было достаточно, чтобы убедить самых отъявленных скептиков в том, что генетика – это все-таки наука. Та же Таня, только лет на двадцать старше и, как ни странно, добрее. Видимо, злобный характер достался нашей красавице от неизвестного папаши.

Танина мама решила склонить Суходольскую к содействию по поводу аборта, но Лидия Васильевна поняла, что беременность – единственная возможность сплавить Таню из отделения, и поэтому стояла насмерть на страже интересов материнства.

У себя в кабинете она засыпала маму с дочкой медицинскими терминами, и те вскоре сдались.

– Будем рожать, доча! – с просветленным лицом произнесла мама. – Ничо, справимся, воспитаем! В советской ж стране живем!

– Ага! – ответила Таня, она сидела в уголке, раскачиваясь, по обыкновению, на стуле и устремив мрачный взор в потолок. – Справимся, делов-то!

Тут Лидия Васильевна дала волю своему женскому любопытству. Кроме того, она еще и администратор, а вдруг в нашем отделении грех случился, а вдруг, чем черт не шутит, все тот же Кочетков? Или другой какой, тайный чувственный диверсант? Нужно же к такому индивидууму вовремя меры принять, изолировать, в конце концов!